А сейчас что? Большинство бородатых моджахедов вроде бы присягнули на верность Путину. Часть даже получили звания Героев России и генеральские погоны. Непримиримых моджахедов осталось, как говорят, человек 500. «В Чечне уже давно завершили борьбу с террористами», – сказал Рамзан Кадыров после встречи с Путиным 20 марта 2009 года, предваряя отмену режима «контртеррористической операции».

И что?..

Неудивительно, что конспирологические версии растут как на дрожжах. Недоверие к постоянно лгущей власти превратилось в твердую тенденцию.

Полгода назад были опубликованы результаты опроса ВЦИОМ, приуроченного к 10-летию взрывов жилых домов в Москве. Невзирая на официальную пропаганду, за 10 лет после взрывов домов число людей, считающих утверждение о причастности спецслужб к этим взрывам неправдоподобным или малоправдоподобным, уменьшилось с 65% до 57%, число затруднившихся ответить выросло с 13% до 22%. За 10 лет ответ «ФСБ и другие спецслужбы» вышел на твердое первое место в списке тех, кто, по мнению граждан, ответственен за эти теракты.

Спецслужбам есть отчего не доверять. После каждого из крупных терактов, будь то взрывы домов в Москве, «Норд-Ост» или Беслан, выяснялось, что они располагали достаточной информацией для того, чтобы если и не предотвратить ужасные события, то, по крайней мере, резко поднять уровень готовности к террористической угрозе и попытаться предотвратить самое страшное развитие событий. Ничего не было сделано. Как бы там ни было, похоже, это тот случай, когда

мы имеем дело не с хитрым заговором власти, а с ее глубочайшим провалом. С одним из признаков полной утраты работоспособности той общественно-политической системы, которая была построена в России.

До выборов слишком далеко, чтобы краткосрочный мобилизационный пафос можно было удержать в течение столь длительного периода. Досрочные выборы? Но их можно объявить и так, без мобилизации, все необходимые механизмы для этого есть. Использовать теракты как повод для введения в стране тех или иных форм жесткой диктатуры? Это возможно, однако никаких признаков быстрого развертывания заранее подготовленных мер репрессивного характера пока не наблюдается. Отвлечь общество от нарастающих социально-экономических проблем, использовав новую волну ура-патриотической истерии для борьбы с оппозицией? Судя по реакции общества, ему все равно – годы воспитания в людях равнодушия и апатии берут свое. Ни взрывы, ни тем более пропагандистская истерия уже никого не возбуждают.

Мускульная риторика властей в духе «мочения в сортире» десятилетней давности, последовавшая за терактами, лишь убеждает – эта ситуация ставит правителей в тупик, у них нет ответа, что делать. Вместо ответа у них истерика.

Политика накачки спецслужб деньгами – расходы федерального бюджета на нацбезопасность и правоохранительную деятельность выросли с $2,8 млрд в 2000-м до более $30 млрд сегодня, или с 1,5% до 2,6% ВВП – не дала результатов.

Политика военного усмирения Чечни – не дала результатов.

Политика насаждения глав кавказских регионов из центра – не дала результатов. Идея централизованной вертикали единоличной власти глубоко чужда их клановой и многонациональной структуре. Истории с неудачным правлением Мурата Зязикова в Ингушетии и Муху Алиева в Дагестане, самых неспокойных регионах Северного Кавказа, прямое тому подтверждение.

По уровню террористической опасности Россия вернулась как минимум в трагический 2004 год.

Теракты в Москве – не уникальное событие, а продолжение общей тенденции: еще в декабре полпред президента в ЮФО Устинов привел угрожающую статистику о росте числа терактов на Северном Кавказе в 2009 году – количество нападений боевиков с 576 до 786, а число погибших и раненых военнослужащих, сотрудников правоохранительных органов и гражданских лиц возросло до 1263 человек против 914 в 2008 году.

Уровень насилия на Северном Кавказе приблизился к величинам, сопоставимым с Афганистаном и Ираком.

Террористы чувствуют себя настолько вольготно, что перешли в наступление на территорию, в последние годы вроде бы вздохнувшую спокойно – в ноябре случился подрыв «Невского экспресса», в марте – теракты в Москве.

Какие только риторические приемы сейчас не используют охранители, пытаясь прикрыть очевидные провалы созданной ими системы. Любая справедливая критика политики властей по борьбе с терроризмом объявляется «пиаром на крови». Россию сравнивают с Израилем, где теракты весьма часты, невзирая на беспрецедентные ежедневные меры безопасности. Правда, при этом не вспоминают о том, что у Израиля открытый неурегулированный политический конфликт с палестинцами, а у нас вроде бы, согласно официальной версии, военная операция в Чечне политические предпосылки терроризма «закрыла».

Сейчас очевидно, что власть практически исчерпала все понятные ей способы воздействия на террористов. Дальнейшая накачка деньгами спецслужб не поможет. Централизовать вертикаль власти дальше некуда. Отсюда и бессмысленные и глубоко беспомощные угрозы шахидам смертной казнью.

10 лет назад у нас вошло в моду противопоставление демократии и порядка. Все это время мы делали вид, что недемократическая власть сможет нас защитить. В это время шахиды взрывали наши поезда метро, самолеты, захватывали заложников в театрах, школах.

Ложное понимание «порядка» как вседозволенности высших правителей и спецслужб обернулось грубыми ошибками, преступной халатностью, беспрецедентными жертвами.

Вопреки расхожему представлению, демократизация России в сегодняшней обстановке – не угроза, а прямой путь к нормализации ситуации. Усиление общественного контроля над спецслужбами, ликвидация их неподотчетности и вседозволенности – единственный способ заставить их нормально работать. Предоставление кланам и этническим группам, изолированным сегодня от власти в республиках Северного Кавказа, доступа к принятию решений – единственный способ предотвратить переход их представителей в вооруженное подполье. По крайней мере, за последние 10 лет все другие способы – подавление гражданских свобод, предоставление неограниченного финансирования и власти спецслужбам, мускульную политику и риторику – мы уже перепробовали.

Не помогает.

Владимир Милов –

Президент Института энергетической политики